Не так-то легко повалить великана!
Из темных лесов понемногу возвращались в города уцелевшие жители.
Давно ли им казалось, что все кончено? Не было больше родного дома, не было в живых многих близких. Все вокруг было в запустении. Родной город нельзя было узнать. Да и сами они стали другими. Побелели волосы раньше времени, глубокие морщины прорезали лоб.
Старая жизнь ушла в прошлое.
Надо было начинать сначала...
И опять стучат топоры, вырубая бревна «в присек» и «в лапу». Венец за венцом ложатся еще пахнущие смолой стволы.
Новые дома поднимаются на месте разрушенных. И эти дома окружает новая городская стена.
Над излучиной реки растет вокруг Кремля кольцами, как могучее дерево, город Москва. А вокруг Москвы растет и ширится Русское государство.
Скопидомные московские князья по-хозяйски прибирают к рукам сельцо за сельцом, город за городом.
Растет Московское государство и собирает воедино силы сотен тысяч людей.
Идут века. XIII век сменяется XIV. Сила накоплена. И государство, ставшее крепким и сплоченным, пробует свою силу в борьбе с врагом.
Когда-то русские князья порознь встречались в степи с кочевниками.
Теперь они идут вместе, дружно, во главе с великим князем Московским Дмитрием Ивановичем, ведя за собой многотысячную, хорошо вооруженную рать.
И уже не кочевники топчут русских воинов, а русские гонят кочевников по Донским степям.
Ширится и крепнет Москва.
Уже не дубовые, а каменные стены окружают Кремль.
Искусные мастера строят в Москве и в других русских городах церкви, монастыри, княжеские палаты.
Славнейший из русских живописцев, Андрей Рублев, расписывает «церковь каменну святого Благовещения на князя великого дворе».
Но лучшее из творений Рублева — «Троица», которую он написал в Троице-Сергиевском монастыре.
Не много найдется картин, которые могли бы сравниться с этой.
Три ангела сидят за столом. На столе — чаша с плодами. Ангелы не ведут беседы между собой, они о чем-то глубоко задумались.
Их склоненные головы, свободные складки одежд могли бы напомнить произведения мастеров древней Греции. Но греческие мастера изображали прекрасные тела, а русский мастер сумел изобразить и прекрасные души.
Когда смотришь на рублевских ангелов, кажется, что слышишь грустную русскую песню.
За спиной ангела, сидящего посредине, видно дерево, изогнутое, но не сломанное бурей, а за деревом — гора. Гора и дерево, словно припев, дважды повторяют своим изгибом поворот головы поникшего в печали ангела.
Не так ли и «Слово о полку Игореве» сопоставляет природу с душой человека?
«Никнет трава от жалости, и дерево с печалью к земле приклонилось».
Печаль и силу запечатлел в своей картине Рублев: силу уже близкого освобождения и расцвета и печаль тех времен, когда на Руси — по словам песни — «злы татарове полон делили»...
Прошел еще один век. Татарский хан снова ведет орду на Москву. Но это уже не та орда, что прежде. И Русь тоже стала другой.
Пока русские собирали свое государство из враждующих княжеств, татарская Золотая орда рассыпалась на враждующие ханства. Уже не русские князья воюют между собой, а татарские ханы.
Русские поднялись еще на одну ступень по великой лестнице истории.
А татары по-прежнему отстают: только сейчас добрались они до ступени, на которой русские были много лет назад.
Незваные гости — под Москвой. И русские идут их встречать. Но теперь все происходит по-другому.
Гости не остаются пировать. Они не отваживаются вступить в бой с русскими. Потоптавшись на месте, они поворачивают спину и отправляются восвояси...
Два века Русская земля была отрезана от Западной Европы. И вот снова срастается мир, разобщенный, разделенный кочевниками.
Было время, когда русская княжна правила Францией, а другая была женой короля англосаксов. Было время, когда Киев был тесно связан с другими столицами Европы и киевские князья говорили по-латыни, по-гречески, по-немецки не хуже, чем по-русски.
Но за два столетия на Западе почти совсем забыли о русских. Где-нибудь во Франции или в Англии люди говорили, что за Польшей, за Литвой есть обширная Северная страна, «подвластная не то татарам, не то польскому королю». Лучше знали русских немецкие купцы из Любека, из Бремена. У Ганзейского купеческого союза были свои конторы и склады в Новгороде. Но ганзейцы старались не пускать в Русскую землю других иноземцев.
И вот рухнула Золотая орда. Русские княжества собрались в одно государство. Москва уже не воюет больше с Тверью или с Рязанью Она стала тем «единым сердцем», о котором мечтал летописец еще в дни Владимира Мономаха. И в Москве уже не московские князья, а государи «всея Руси».
Из Москвы идут первые посольства на Запад.
Писатель Павел Иовий пишет книгу «О Московитском Посольстве», и эта книга производит сильное впечатление. Читатели пишут Иовию, что он «открыл миру новый мир». А один любитель философии восклицает «Перечитывая твой труд о Московии, Иовий, я начинаю верить в иные миры Демокрита!»
В Венецию, в Рим идут послы из Русской земли.
Послам дается наказ: отыскать в чужих краях такого мастера, который знал бы, как отделять руду от земли, и еще такого хитрого мастера, который бы умел к городам приступать, да такого, который бы умел стрелять из пушек, да каменщика, умеющего строить каменные палаты, да хитрого серебряного мастера, умеющего чеканить и отливать серебряные кубки
В Москве кипит работа. Уже своих мастеров не хватает, приходится вызывать иноземных.
В Кремле стоит пыль столбом — разбирают старые, полуразрушенные палаты и церкви, строят новые.
Русские и иноземные мастера состязаются в искусстве строить.
Мастеру Ермолину и его каменщикам дается трудная задача: обновить церковь Вознесения. Эта церковь обгорела во время пожара, и ее своды сдвинулись с места.
Ермолин решил исправить своды, не разбирая их целиком, чтобы сохранить все, что уцелело.
Это было нелегким делом. Надо было разобрать горелым, разбитый кирпич и свести вместе своды, которые каждую минуту грозили обрушиться. Тут нужны были не только уменье и смелость, нужны были и знания.
Вряд ли Ермолин и его товарищи изучали физику по книгам. Но в книгу природы они заглядывали не раз. Работая, борясь с тяжестью камня, изучали они законы равновесия.
Где нужно было сдвинуть камень, пускали в ход рычаг. Где надо было его поднять, им помогала «векша» — так тогда называли блок.
И мастера решили задачу, за которую взялись.
Церковь опять стояла целая и невредимая, как будто ее и не касался огонь. А летописец занес это событие в свою повесть среди других важных событий:
«Церкви всей не разобрали, но из надворья горелый камень весь обломали. И своды свели и все совершили. И дивились все необычайному делу сему...»
Итальянский зодчий Аристотель Фиоравенти строит в Кремле по древнерусскому образцу Успенский собор. Русские и иноземные мастера обсуждают вместе состав раствора, чтобы он был более «клеевитым».
Москвичи дивятся на огромное колесо, поднимающее тяжелые камни.
Вслед за этим собором вырастают и другие. Строится и дворец для великого князя. Каменотесы обтесывают, гранят камни для облицовки Грановитой палаты, где великий князь будет принимать послов.
Кремль опоясывает треугольником широкая и высокая каменная стена с башнями на каждом углу и с семью башнями по каждой стороне.
Могучей крепостью поднимается Кремль над деревянной Москвой, над расходящимися во все стороны улицами. Кое-где эти улицы уже вымощены бревенчатым настилом.
Москва растет и в ширину и в высоту.
Слухи о Северном царстве все чаще доходят до западных стран. Оттуда посылают людей, чтобы узнать, что это за новое могучее царство.
В Москве появляется немецкий рыцарь Поппель. Но его выпроваживают: ему не доверяют, этому не в меру любопытному иноземцу.
Поппель возвращается домой и рассказывает о своем путешествии соотечественникам.
Он говорит, что за Польшей далеко простирается Московская Русь, которая не подвластна ни Польше, ни татарам. Ее государь богаче короля Польского.
Император Фридрих III отправляет Поппеля обратно в Москву с поручением к Ивану III: пусть русский государь выдаст дочь за маркграфа Баденского, а за это ему будет дарован королевский титул.
Но Иван велит сказать послу: «А что ты нам говорил о королевстве, то мы божьей милостью государи на своей земле изначала от первых своих прародителей... А постановления как прежде ни от кого не хотели, так и теперь не хотим...»
Русский народ снова выходит на мировую арену. И он это сознает.
Государь «всея Руси» не хочет, чтобы его «поставляли» королем.
Московские великие князья унаследовали шапку Мономаха от своих прародителей. А что это за шапка? Это царственный венец, который послал Владимиру Мономаху император Ви-зрнтии вместе с сердоликовой чашей, «из которой веселился» римский Август.
Так легенда доносит до нас мысли русских людей, которые жили три с половиной века тому назад Эти люди верили, что Русской земле суждено стать таким же оплотом мирового просвещения, какими были когда то Рим и Византия
В одном из русских монастырей пророчествовал старец-монах. Доселе было два Рима. Рим первый погиб из-за своего нечестья, Рим второй — Византия — пал от засилья турок. Третий же Рим — Москва — стоит непоколебимо. А четвертому Риму не бывать!
Москва времен Ивана III еще уступает Риму. Но это уже не прежняя большая деревня, это шумный столичный город.
В торговых рядах у Кремля ловкие купцы одним броском разворачивают свертки китайского шелка и венецианского бархата.
В москательном и зелейном рядах прохожие вдыхают вместе с морозным московским воздухом пряный запах зерен и трав далекой Индии.
Снова срастается мир, разрезанный, разобщенный на части набегами кочевников.
Итальянские купцы ездят в Москву через Черное море и по пути отдыхают в Крыму, у своих земляков в итальянском городе Каффе. А русские везут свои товары на турецкие и персидские базары. И тверской купец Афанасий Никитин идет за три моря, в далекую Индию, где побывали только немногие из европейцев...
