Жадно всматривается наука в мир, который перед ней открылся. Все вокруг кажется ей новым. Вот солнце восходит утром. Это не лучезарный бог, несущийся по небу в колеснице, а раскаленное небесное тело. Вот радуга. Это не богиня в многоцветной одежде, а облако, загоревшееся пурпуром в лучах солнца
Словно туман, исчезают, рассеиваются очертания небесных домов, в которых столько веков жили боги. Там, где раньше боги возлежали за пиршественными столами, где юная Геба наливала в золотые чаши благоуханный нектар, вырисовывается в небе каменистая вершина Олимпа, одетая вечным снегом. В страну сказок уходят чудовища и герои, о которых еще поют певцы.
Уже молодежь подсмеивается над рассудительным Гесиодом, над его длинной и скучной «Родословной богов». Уже и к тому, что говорил о бедных и богатых Гомер, начинают относиться без прежнего почтения. Целый век прошел со времен Гесиода, а гомеровские песни были сложены еще раньше. Все на свете изменилось с тех пор.
Гомер прославлял вождей — потомков Зевса — и называл презренными людей низкого рода. И вот люди низкого рода, разбогатевшие купцы и мастера, свергают повсюду власть знати.
Настали новые времена. Нужны и новые песни...
По дорогам Греции странствует певец Ксенофан. Он беден. Все его достояние — это многострунная кифара да старый раб, который несет на спине его пожитки. Этот раб не столько слуга, сколько верный спутник и друг. Вместе они измерили шагами всю Элладу. Вместе мерзли зимой и страдали от жары летом. И когда декабрьский дождь хлестал им в лицо, он не разбирал, кто тут раб и кто господин.
Вот они входят в городок. Их окружает на площади толпа. Их зазывают к себе в дом те, кто побогаче. Каждый рад послушать бродячего певца.
Зачем нам строить догадки о том, что происходит после^ Ксенофан сам рассказывает об этом в своих песнях. Их обрывки долетели до нас.
«В зимнее время, покоясь на мягком ложе перед пылающим очагом, такие речи произносит сытый человек за чашей сладкого вина, щелкая орешки: «Что ты за человек и откуда? Сколько тебе лет от роду, милейший? Сколько было тебе, когда приходили мидяне?» — «Вот уже шестьдесят семь лет,— отвечает певец,— как я ношусь со своими думами по Элладе. А было мне тогда от роду двадцать пять лет с небольшим, если не ошибаюсь».
Старика приглашают к столу. Он вешает кифару на гвоздь над своей головой. Рабыня подает рукомойник, чтобы гость мог умыть руки, кладет перед ним хлеб, наливает в чашу вино. Гость утоляет голод и жажду. Он берет свою кифару и запевает песню.
И опять мы слышим его собственный голос:
«Чист теперь пол, чисты руки гостей и чаши. Кто возлагает на себя искусно сплетенный венок, кто передает в чаше душистое масло. Кувшин наполнен вином — утехой пира. Есть и еще вино, его хватит вполне, приятное, в глиняных кувшинах, душистое, как цветы. Посреди нас льет свое благоухание священный ладан. А вот и вода, холодная, сладкая, чистая. Янтарный хлеб лежит перед нами, а стол ломится под тяжестью сыра и меда. Посредине алтарь, убранный цветами. Дом полон звуками песни, пляски, веселья.
Прежде всего людям, собравшимся для веселья, подобает почтить божество благочестивой речью. Затем, совершив возлияние и помолясь о том, чтобы боги даровали силы пристойно провести пир —это ведь лучше всего,—не грех пигь столько, чтобы каждый, если он не очень стар, мог дойти до дому без помощи раба. Слава гостю, который за чашей вина ведет благородные речи, не забывая о добродетели!
Мы не будем воспевать неистовые распри, в них нет ничего хорошего, не будем вспоминать о битвах титанов, гигантов, кентавров, повторяя выдумки предков...»
Какие же речи ведет Ксенофан за чашей вина?
Он не похож на других бродячих певцов. Они в сотый раз повторяют Гомера и Гесиода. А Ксенофан высмеивает и того и другого.
«Гомер и Гесиод,— говорит он,— приписали богам все, что у людей считается пороком. Они рассказали нам о беззаконных поступках богов, о том, как боги воруют, как они обманывают друг друга».
С удивлением слушают собравшиеся эти смелые речи. Неужели же этот седобородый певец не боится богов?
Но он спешит их успокоить.
«К богам следует относиться с почтением,— говорит он.— Но что такое боги? Вы думаете, что они рождаются подобно смертным, что у них та же одежда, тот же голос, та же телесная оболочка? Но это нечестие говорить, что боги родились когда-то. Ведь это значит, что они не вечны, что их прежде не было. Вы думаете, что боги похожи на вас? Но если бы у волов или лошадей были руки и если бы они могли изображать своих богов, они изображали бы их по своему образу и подобию: лошади — по образу лошадей, волы — по образу волов».
Когда-то такие речи ужаснули бы слушателей. Но старые верования уже пошатнулись. Ксенофана слушают. Его спрашивают: в чем же истина? Что такое боги?
«Не было и не будет человека,— отвечает Ксенофан,— который знал бы богов. Ведь даже если бы удалось человеку сказать истину, все равно он сам не знал бы об этом. Тут не может быть знания, тут может быть только мнение. Боги не все открыли смертным с самого начала. Только понемногу, путем изысканий, люди идут к истине».
Ксенофан снова берет в руки кифару и поет:
«Един бог, величайший среди богов и людей, не похожий на смертных ни телом, ни разумом. Весь он видит, весь мыслит, весь слышит. Всем правит он в мире. Всегда в одном и том же месте пребывает он неподвижно, ибо не подобает ему переходить с места на место».
О новом боге поет Ксенофан. Этот бог вечен, как вечна природа. Он бесконечен, как бесконечно пространство. Он един, потому что природа едина. Бог — это все, вся природа, вся вселенная.
Меняются очертания вещей. Загораются и угасают облака, которые люди называют светилами. Живые существа возникают на земле и снова обращаются в землю. Из великого моря рождаются ветры и тучи. Тучи проливаются дождем. По речному руслу вода возвращается в море, вымывая соль из земли: оттого-то море соленое. Медленно, незаметно для глаза отделяется суша от моря. До сих пор мы находим раковины на вершинах гор и отпечатки рыб в глубине каменоломен. А потом суша снова погружается в воду, обрекая на гибель людей, которые ее населяют.
Все меняется, но вселенная остается. Она одна не возникает и не уничтожается...
Так за меняющимся, многоцветным покрывалом мира ищет Ксенофан его неизменную, вечную основу.
Только на другой день покидают Ксенофан и его спутник гостеприимный кров. Старый раб весел: ноша на его спине стала тяжелее от щедрых подарков. И Ксенофан тоже доволен: эти люди с уважением слушали его, как ученики учителя.
Но так бывает не всегда. Не всем по душе насмешки старого певца над Гомером и Гесиодом, над богами и героями. Иной раз оказывается, что знатный хозяин дома сам ведет свой род от богов. И плохо приходится бродячему певцу, если он невзначай задевает веселой шуткой небесных предков хозяина.
Ксенофан ненавидит эту спесивую знать, этих людей, которые кичатся своими драгоценными кольцами, своими искусными прическами.
За чашей сладкого вина, у пылающего очага они любят посмеяться над суровой бедностью старого певца, над тем, что у него нет крова над головой. Они говорят ему: «Гомер и после смерти кормит тысячи певцов, а ты с трудом кормишь одного раба».
Но разве не сами они виноваты в том, что он беден? Если кто-нибудь одержит победу на играх в кулачном бою, его кормят за счет государства. Эти люди не понимают, что сила разума выше силы кулака...
Горная тропинка все дальше и дальше уводит Ксенофана от людей. Какими маленькими кажутся сверху их дома, их дела, их страсти! В каком крошечном, тесном мире они живут!
Величаво поднимается над горами небо, охватывая мир. И чем выше горы, тем дальше видно.
Все потерял Ксенофан — и землю отцов и веру отцов. В его родном городе хозяйничают завоеватели — мидяне, персы. Нет у него больше ни родных, ни друзей. Позади — долгие годы скитаний. Но его душа ширится, когда он видит вокруг себя все охватывающую, вечно живую природу. Она не знает усталости, она никогда не стареет, она не может погибнуть.
