Бернард обвиняет Абеляра в ереси. Абеляр требует, чтобы суд решил, кто из них прав.
В назначенный для суда день оба противника одновременно входят в город: в одни ворота — Бернард, в другие — Абеляр.
Весь город — на улице. Толпа почтительно расступается, чтобы дать дорогу Бернарду. Он идет пешком, в грубой монашеской рясе, склонив голову.
Все всматриваются в его лицо, изможденное постом и бессонными ночами, в его глаза, горящие сосредоточенным, внутренним огнем.
Шепотом рассказывают о чудесах, которые он совершил, о его пророческом даре.
У него был младший брат — храбрый, красивый рыцарь. Бернард убеждал его постричься в монахи. Но юноша не хотел променять свой блестящий панцирь на одежду монаха. Увидев, что никакие доводы не помогают, Бернард приложил палец к груди брата и сказал: скоро здесь пройдет копье и откроет воле божией путь в непокорное сердце. И правда, молодой рыцарь был вскоре ранен в бою. На одре болезни он дал обет посвятить себя богу...
— Он — святой,— говорят в толпе о Бернарде.
Больные, калеки протискиваются вперед и падают на колени, умоляя святого благословить и исцелить их...
Имя Абеляра тоже все знают. Его песни, посвященные Элоизе, поют по всей стране.
Рассказывают, что Элоиза была его ученицей. Не в пример другим девушкам, которые только и умеют что прясть да вышивать, Элоиза любила книги, Абеляр читал с ней и блаженного Августина, и Аристотеля, и Платона. Часто их головы склонялись над одной и той же книгой. Они полюбили друг друга. Да и как было Элоизе не полюбить его? Ведь все девушки горели желанием его увидеть, когда он появлялся на улице, окруженный учениками. Он красив и статен, он обладал всеми дарами, которые ценятся женщинами: умом, прелестью разговора, изяществом пения.
Об их любви узнали родственники Элоизы.
Их грубо и жестоко разлучили. Абеляр ушел в монастырь и убедил Элоизу стать монахиней. Она пошла бы за ним не то что в монастырь, но и в ад: так она его любила.
Абеляр и в монастыре не смирился. Этот гордый человек хочет умом понять веру. Страшно вымолвить: он утверждает, что сын божий, Спаситель,— это божественный Разум.
Рассказывая об этом, люди со страхом оглядываются по сторонам — ведь за такие слова можно попасть на костер. Нельзя не только повторять, но и слушать еретические речи...
Толпа зашумела. Все взоры обратились в ту сторону, где улица, стесненная двумя рядами домов с остроконечными кровлями, поворачивает к городским воротам.
Над морем голов уже видна медленно приближающаяся статная фигура всадника.
Абеляр не идет пешком, как Бернард, а едет на коне. Он больше похож на рыцаря, чем на монаха.
Старые женщины, крестясь, делают шаг назад. По толпе проносится ропот — не то ужаса, не то восхищения...
Противники встречаются в соборе лицом к лицу.
Под низкими сводами полутемно. После яркого дневного света трудно сразу разглядеть собравшихся — епископов в пышном облачении, монахов в темных рясах.
Бернард нападает яростно и грозно.
Он рыцарского рода — так же как Абеляр.
И кажется, что это не церковный суд, а «суд божий» — поединок.
Простерши руки в ту сторону, где стоит Абеляр, Бернард называет его еретиком, творцом лжи, язычником.
— Ты такой же язычник, как языческие философы, которых ты чтишь!
Он разворачивает пергаментный свиток и начинает читать при неверном свете, льющемся сквозь узкие полосы окон.
Две-три фразы, и все узнают: это сочинение Абеляра «Да и нет». Абеляр собрал в своей книге все противоречия, которые нашел у отцов церкви.
Бернард читает и спрашивает:
— Разве от этого не пахнет смрадом ереси?
Бернард простирает руки к низко нависшим сводам собора, призывая гнев божий на голову еретика.
Каждое слово Бернарда эхом проносится под сводами. Но его прерывает смелый и звучный голос Абеляра:
— Я не признаю вашего суда! Я не признаю другого судьи, кроме папы.
Он направляется, прямой и гордый, к дверям собора.
Скорее туда, на солнечный свет, на свежий воздух из этих каменных стен, от которых несет тлением, как от одежд столетнего старца!
Суд решает дело без обвиняемого.
Абеляр признан еретиком.
Абеляр — в монастыре. Могучий, живой человек задыхается и слабеет в узкой келье, словно заживо погребенный. До него доносится издалека любимый голос. Элоиза пишет ему, она стремится влить в его душу бодрость, вернуть ему прежнюю гордость. Но ее страстный призыв не встречает отклика. В ответных письмах Абеляра она не находит ничего, кроме покорности и смирения. Они холодны, как остывающий труп.
Гордоеib сломлена, разум унижен, любовь убита.
Для чего же тащить на плечах бремя жизни?
Абеляр умирает, отрекшись от своего учения. Видно, нелегко идти одному против своего века.
Через много лет его прах положат рядом с прахом Элоизы — как в старых балладах о несчастных любовниках.
На гробнице вырежут надпись:
«Да отдохнут они от скорбного труда и любви»...
Так идет борьба между теми, кто замкнул свою душу, как тесную келью, и теми, кго хочет видеть, мыслить, любить. Не два противника встретились в соборе, а два времени: прошлое и будущее.
Пусть Абеляр отрекся перед смертью от того, чему учил,— он свое дело сделал...
Идут годы. Уже не XII, а XIII век на календаре истории.
В парижском университете у всех на устах новое имя: Альберт Великий. Самая большая аудитория не может вместить слушателей, когда лекцию читает Альберт Великий.
Великими всегда называли славнейших государей и полководцев. Но на этот раз такое прозванье дали ученому. «Всеобъемлющего доктора» Альберта Великого считают волшебником. Он изучает в лаборатории свойства металлов. Он знает, какие металлы растворяются в азотной кислоте, какие соединяются с серой.
Он наблюдает небо и открывает, что Млечный Путь — это скопление звезд.
Среди его приборов есть уже компас, привезенный с Востока. Его стол завален арабскими, еврейскими, греческими рукописями.
Он пишет книги о зверях, о растениях, о звездах. Но в этих книгах все еще больше старых сказок, чем нового знания.
Он восхваляет Аристотеля.
Но его Аристотель кажется чуть ли не монахом. Так средневековые художники наряжали в монашеские рясы людей, живших задолго до Христа.
И все же «всеобъемлющий доктор» Альберт Великий уже пытается отделить область науки от области веры.
Среди его учеников есть один, который с особенным вниманием изучает Аристотеля.
Этого ученика зовут Фома Аквинский.
Он видит, как могуч Аристотель. И он хочет перетянуть на сторону церкви этого великого философа. Зачем оставлять такого союзника еретикам, последователям нечестивого Аверроэса?
Аристотель когда-то объединил всю древнюю языческую науку. Фома Аквинский пытается с его помощью построить всеохватывающее здание средневековой католической науки.
Он пишет огромный труд, который должен ответить на все вопросы, убить в корне все сомнения.
Что такое дух и материя? Что такое разум и чувство? Как бог создал мир и как он им управляет? Кто такой дьявол? И какие демоны ему подвластны? Едят ли ангелы? И спят ли они?
В книгах Фомы Аквинского сотни таких вопросов и подвопросов. На все дается точный ответ. Кто думает иначе, тот еретик.
Было время, когда богословы отвергали права человеческого разума.
Фома Аквинский не таков. Он не отвергает философию. Но он хочет, чтобы она служила церкви, чтобы она была оружием в борьбе с ересью.
Его называют «ангельским доктором».
Но этот «ангельский доктор» требует казни еретиков: «Если фальшивомонетчиков, как и других злодеев, светские государи справедливо наказывают смертью, еще справедливее казнить еретиков, коль скоро они уличены в ереси».
Рубить сомневающиеся головы — вот что советует Фома Аквинский. Видно, он не очень надеется на силу своих доказательств, если считает топор самым убедительным доводом.
И все-таки с каждым годом все больше в Европе людей, осмеливающихся сомневаться и думать.
В XIII веке францисканский монах Роджер Бэкон пишет, что знание —сила, что нет ничего достойнее науки: она изгоняет мрак невежества, она ведет мир к счастью.
Бэкон уже не просто рассуждает, он проверяет знание опытом. Ведь знание невозможно без опыта.
