И вот наконец рукопись Коперника, хорошо вооруженная доводами, вычислениями, таблицами, трогается в путь.
Ее уже ждут печатные станки в городе Нюрнберге, в типографии печатника Петрея.
Коперник решился наконец расстаться со своим детищем. Пусть оно живет своей жизнью, пусть воюет с невежеством, пусть защищает истину.
Разве настали лучшие времена?
Нет, их уже Копернику не дождаться. Да и много ли осталось ему жить на свете? Он хотел бы перед смертью увидеть труд своей жизни завершенным. Рукопись может погибнуть, но из многих напечатанных экземпляров хоть один да уцелеет...
Книга еще не дошла до читателя, еще не вступила в бой, а ей уже приходится с трудом пробивать себе дорогу.
Редактор убеждает Коперника «прибавить что-нибудь, чтобы успокоить богословов». Коперник остается глух к этому искушающему голосу. Он знает: тут не может быть сделок, тут прибавить что-нибудь — значит уничтожить все. А на это он не может пойти.
Как же спасти книгу?
Он оглядывается кругом. Все христиане в Западной Европе разделились на два лагеря. Во главе одного стоит папа, во главе другого — Лютер. Этот сын тюрингского рудокопа поднял восстание против папы. Не стесняясь в выражениях, он громит католических богословов. Но это не помешало ему обоззать и Коперника дураком, едва только до него дошел слух о новом учении.
«Так не посвятить ли книгу папе? — думает Коперник.— Быть может, папа возьмет книгу под свое покровительство хотя бы потому, что ее осудил Лютер?»
И если книга все равно должна предстать перед судом богословов, так пусть уж лучше ее судьей будет сам папа, а не какой-нибудь вармийский епископ.
Коперник пишет посвящение:
«Святейший отец! Я хорошо знаю, что некоторые, как только проведают, что я в этой книге приписываю земному шару движение, скажут, что меня нужно осудить за это... Я уже почти решился отложить в сторону мой готовый труд, боясь, что новизна и кажущаяся нелепость моего мнения вызовут ко мне почти презрение. Но мои друзья уговаривали меня издать мою книгу... То же самое требовали от меня и многие другие ученые и знаменитые мужи, настаивавшие на том, что я не должен смущаться подобными мыслями и, напротив, обязан принести свои труды на общую пользу математиков.
Твое святейшество, вероятно, не столько изумится тому, что я осмелился выпустить в свет плоды многих ночей труда, сколько тому, каким образом могла мне прийти мысль, что Земля движется, тогда как все математики утверждали противное, да и вообще казалось это против здравого человеческого смысла...»
И дальше Коперник рассказывает, что заставило его пойти против всех, против того, что считается здравым смыслом
Он выражает надежду, что папа защитит его от клеветников, хотя, по пословице, от жала клеветы нет средств. И он заранее с презрением отвергает обвинения, которые могут выдвинуть против него невежды:
«Если бы нашлись пустые болтуны, которые, хотя они и не'смыслят ничего в математических науках, позволили бы себе осуждать или опровергать мое предприятие, намеренно искажая какое-либо место священного писания, то я не стану обращать на них внимания, а напротив, буду пренебрегать подобным неразумным суждением...»
Проходит месяц за месяцем, вслед за зимними бурями наступает весна.
Все чаще проступают звезды над Фрауенбургом. Но старый каноник не выходит больше по ночам на крепостную стену. Он лежит больной на своей узкой койке.
На его полке стоят рядом с книгами астрономов и математиков книги об искусстве врачевания: «Сад здоровья», «Роза медицины». Коперник не только астроном, но и врач. Бывало, прежде, он каждое утро навещал своих больных внизу, в городских предместьях. Он не брал денег с этих бедняков. Уходя, он частенько оставлял на столе не только какие-нибудь целебные пилюли из дорогостоящих смол и пряностей, но и несколько серебряных монет.
А теперь он лежит один, и некому о нем позаботиться...
Он знает, что ему недолго осталось жить. И потому он особенно напряженно прислушивается к каждому стуку, к шагам по лестнице.
Он представляет себе: вот откроется дверь, и на пороге появится его молодой друг с большой книгой в руках.
Но дни проходят, их остается меньше и меньше, а книпи все нет.
Ему уже кажется, что он так и не дождется ее, не увидит. Но ее все-таки приносят — в последний день его жизни, за несколько часов до смерти. Он берет книгу в руки и смотрит на нее, но мысли его уже далеко...
И, может быть, хорошо, что Коперник не в силах еще раз перелистать свою книгу. Если бы он раскрыл ее, он увидел бы на первой странице никем не подписанное предисловие. Вопреки его воле редактор сделал то, что хотел. Он добавил «кое-что» к книге, и это «кое-что» было той каплей яда, которой было бы довольно, чтобы отравить последние минуты Коперника.
Заранее оправдываясь перед будущими обвинителями, угодливо забегая вперед, редактор пишет, что автор книги не сделал ничего, достойного порицания. Его учение ни для кого не обязательно. Это только одно из возможных предположений, которое удобно тем, что упрощает вычисления. Да и вообще, если кто хочет узнать что-нибудь достоверное, пусть не обращается к астрономии. Она ничего достоверного не утверждает, «а кто примет за правду то, что в книге написано, тот, прочтя ее, сделается еще глупее, чем был...»
Молодой друг Коперника пришел в ярость, когда это прочел. Скорбь об умершем смешивалась в его душе с гневом против гнусного предателя. Но делать было нечего. Книга уже вышла и продавалась в лавках.
Ее читали и друзья и враги. Врагов, как и предвидел Коперник, было больше, чем друзей.
Профессор Меланхтон, друг Лютера, «учитель Германии», писал, что учение Коперника — это бессмыслица, что печатать такие книги — значит нарушать приличия и подавать дурной пример. «Глаза — свидетели, что небо обращается вокруг Земли в двадцать четыре часа!»
По указке «учителя Германии» принялись хором поносить книгу и его многочисленные ученики.
Но те люди, для которых книга была написана, встретили ее так, что Коперник мог бы быть доволен. Знаменитый астроном Тихо де Браге написал даже в честь Коперника восторженную оду.
У Тихо де Браге была О1ромная обсерватория. Она называлась по имени музы Урании — Ураниенбург. Там, в этой крепости науки, было много больших и сложных приборов. А у Коперника был всего только один простенький прибор, который он сам смастерил из еловых палочек. После его смерти друзья отослали этот прибор Тихо де Браге Прославленный астроном был не только астрономом, но и поэтом. Он воспел в стихах эти тоненькие еловые жердочки, по которым Коперник сумел подняться до звезд
Мы подошли к развязке этой главы. Но, как часто бывает и в книгах и в жизни, развязка одной главы — это завязка следующей.
