Перелистаем опять пергаментные страницы летописей.
Эти страницы сверху донизу заполнены перечислением кровавых схваток и битв. Не сразу поймешь, кто с кем враждует. Вчерашние враги становятся сегодня союзниками, чтобы завтра стать снова врагами.
Вот летопись, составленная немецким монахом Ламбертом. Спокойно и бесстрастно повествует он о том, как воюют между собой короли, бароны, епископы. Даже единая церковь, единая вера не может их всех примирить.
Как о самом обыкновенном деле, рассказывает Ламберт о стычке, которая произошла однажды между людьми епископа Гильдесгеймского и людьми аббата Фульдского. Был праздник троицы. Церковь была переполнена молящимися. В самом разгаре службы в церковь ворвались люди с обнаженными мечами. Епископ, стоя на возвышении, побуждал своих к битве. Вместо молитв и песен духовных раздавались крики сражающихся и вопли умирающих.
Видно, аббат и епископ не могли найти лучшего места и времени для разрешения своего спора.
Из-за чего же возник спор?
Из-за того, что аббат осмелился сесть рядом с архиепископом, а епископ решил доказать, что это почетное место должно принадлежать ему.
Вот перед нами другая летопись — русская. Отыщем в ней те же годы — вторую половину XI века.
И здесь тоже все воюют со всеми: киевский князь осаждает Чернигов, новгородский идет на Суздаль и Муром. Случается, что русские князья зовут к себе на помощь степных кочевников — половцев — и вместе с ними разоряют и жгут русские города.
Но за кого сам летописец? За Чернигов? За Киев?
Нет, он за Русскую землю.
Он с радостью записывает речи князей на съезде в Лю-бече:
«Почто губим Русскую землю? А половцы землю нашу рвут на части и рады, когда между нами война. Да будет у нас отныне единое сердце, и да соблюдем свою отчину».
О «едином сердце» народном пишет летописец, на много веков опережая свое время.
Дело происходит в XI веке, во времена феодальных усобиц. Никто еще не говорит «русский народ», говорят: «Русская земля». А летописец уже видит впереди время, когда город перестанет враждовать с городом, когда русский народ станет единым.
Летописцу одинаково дороги и Чернигов, и Киев, и Новгород. Он верит, что у тысяч людей может быть «единое сердце». Он опередил свое время.
Но время берет свое.
На обратном пути из Любеча князья уже опять замышляют недоброе. Братья Мономаха раздумывают о том, как бы отнять волость Ростиславичей, которые приходятся им племянниками.
Мономах рассказывает в своем «Поучении»:
«Встретили меня послы от братьев моих на Волге и сказали: «Присоединись к нам, выгоним Ростиславичей и волость их отнимем А если не пойдешь с нами, то мы сами по себе будем, а ты сам по себе». И ответил я им: «Даже если вы и разгневаетесь, не могу я с вами идти и крест преступить». И, отослав их, взял псалтырь, в печали раскрыл ее, и вот что мне вынулось: «Зачем печалишься, душа? Зачем смущаешь меня?..»
Братья ошиблись, когда понадеялись, что Владимир пойдет с ними. Не такой это был человек. Не о распрях с родичами он помышлял, а о том, как бы объединить Русскую землю в борьбе против половцев. Ради Русской земли он сумел сделать то, на что не каждый был способен.
Перед самым любечеким съездом случилось у Мономаха большое горе: его сын погиб под стенами Мурома, в бою с князем Олегом Черниговским.
Другой на месте Мономаха стал бы мстить. Таков был обычай. А Мономах написал Олегу: «Я тебе не враг, не мсти-тель... Возложим все на бога... Мы же Русской земли не погубим».
Нелегко было Мономаху протянуть руку врагу. Но он далеко видел вокруг. Он видел не только свою землю, свой терем, свой удел. Перед ним была вся Русская земля. Перед ним были и другие земли. Он советовал своим детям изучать чужие языки: «В том ведь честь есть от иных земель». И он напоминал им, что отец его знал пять иноземных языков.
А за чужими землями открывался перед взором Мономаха весь необъятный мир.
Мономах восхвалял в «Поучении» великие чудеса всего света. Он удивлялся тому, как небо устроено, как земля на водах положена. Он говорил о солнце и о звездах, о зверях и птицах, о том, как птицы идут из теплых краев по всем землям, наполняя леса и поля.
Видно, немало часов провел Мономах за книгами, и перо было хорошо знакомо с его рукой.
Мыслителем и поэтом был этот могучий человек, который умел своими руками вязать диких коней и сражать в пущах медведей.
Великая сила и великий разум нужны были, чтобы объединить Русь для борьбы с «полем», с кочевниками.
Но и Мономах был впереди своего времени. После его смерти с новой силой вспыхивают усобицы. И снова кочевники топчут русские нивы.
А лучшие люди по-прежнему верят в «единое сердце» народное.
В «Слове о полку Игореве» певец обращается к князьям с гневным укором: «Вы ведь своими крамолами стали наводить поганых на землю русскую, на достояние Всеславово: из-за раздоров ведь явилось насилие от земли половецкой».
Мы не знаем имени великого певца, создавшего «Слово о полку Игореве». Но его слово осталось.
И слово живет, слово по-прежнему звенит, как живые струны под перстами певца.
«Что мне шумит, что мне звенит далече рано пред зорями?»
Это идут русские витязи — «под трубами повиты, под шлемами взлелеяны, концом копья вскормлены. Пути им ведомы, овраги им знаемы, луки у них напряжены, колчаны отворены, сабли изострены. Сами скачут, как серые волки в поле, ищучи себе чести, а князю славы».
Певца давно нет, даже имя его забыто.
Но по-прежнему рокочут струны под его рукой. И в «Слове» оживает время.
Если бы пропали все древние книги, все древние песни и осталось только «Слово о полку Игореве», в нем одном сохранилась бы для нас древняя Русь.
Мы ее снова видим, мы ее слышим.
Снова стоят на горе златоверхие княжеские терема. Снова трубят трубы, шумят стяги. Далеко видны вокруг холмы и овраги, реки и озера, потоки и болота.
В полях перекликаются пахари. Теплыми туманами одеты берега рек. Плывут по реке чайки и гоголи, качаются на волнах ладьи — насады.
Князь охотится в поле. И соколы высоко летят под туманами, избивая гусей и лебедей.
Мы не знаем, при дворе какого князя жил певец. Не одному какому-нибудь князю пел он славу, а всей Русской земле.
Он видит, как половцы обступают русские полки, «перегородив поле кликом».
И он зовет могучих русских князей — и галицкого Ярослава Осмомысла и суздальского князя Всеволода — «вступить в золотое стремя, загородить полю ворота острыми стрелами за обиду сего времени, на землю русскою».
Он вспоминает старого Владимира Мономаха.
«Того старого Владимира нельзя было пригвоздить к горам Киевским». Мономах любил и берег не один лишь Киев, но и всю Русскую землю.
«Слово о полку Игореве» — это слово не только о полку Игореве, а обо всей Русской земле.
Автору одинаково дороги и Киев, и Новгород, и Галицкая земля, которая «подпирает горы угорские своими железными полками».
Его мир широк. Он видит вдали и другие страны.
Когда князь Игорь попадает в плен к половцам, его жалеют и греки, и моравы, и венецианцы. Когда Игорь возвращается домой, в Киев, «страны рады, грады веселы». Певец «Слова» уже понимает, что все народы живут одной общей жизнью...
А игумен Печерского монастыря Феодосии пишет князю Изяславу:
«Милуй не токмо своей веры, но и чужой: если видишь нагого или голодного, или зимою, или бедою одержимого, будь то еврей, или сарацин, или болгарин, или еретик, или латинянин, или ото всех поганых,— всякого помилуй и от беды избавь их, ежели можешь».
Какая высокая мысль выражена в этих простых словах — мысль о дружбе народов!
Пройдут века Все больше будет людей, понимающих, что сила человечества в содружестве народов.
Люди еще дальше раздвинут стены своего мира. Они будут оберегать и любить не одну только свою землю, но и всю Землю, всю планету...
Но не будем далеко уходить вперед. Вернемся в феодальные времена. Еще немало в мире стен, разделяющих людей.
И все-таки это уже единый мир, а не множество отдельных мирков, не знающих друг о друге.
В Галицкой земле православные церкви похожи на католические соборы Франции: сквозь цветные стекла льются голубые и красные лучи на статуи святых.
Иностранные гости поражаются великолепием Киева и говорят, что он может поспорить красотой с Царьгрэдом.
Среди лесов Ростово-Суздальской земли вырастает город Владимир. Высоко над Клязьмой, над зубчатыми стенами лесов, поднимаются легкие и стройные соборы.
Иноземцы рассматривают каменную резьбу на стенах Ди-митровского собора и удивляются искусству мастеров, которые сумели так хитро вырезать из неподатливого камня всех этих людей, птиц и зверей. Вот крылатые чудовища, напоминающие о тех химерах, которые смотрят с высоких кровель Собора Парижской богоматери. А вот орлы, уносящие в небо Александра Македонского...
Но, пожалуй, еще прекраснее другая церковь, стоящая недалеко от Владимира, на реке Нерли. Она построена в 1165 году, за двадцать лет до похода князя Игоря. Не много в мире зданий, которые могли бы поспорить в красоте с этим легким, стройным, гармоничным творением из белого камня.
И в том же XII веке в Грузии великий стихотворец Шота Руставели создает поэму, в которой «мудрость Запада сочетается с поэзией Востока». Византийцы говорят о грузинах: <чХотя по роду вы грузины, по образованности вы настоящие греки».
В Киеве и в Париже, в Константинополе и в Лондоне люди читают книги в монастырских библиотеках, записывают повести и сказанья, любовно украшают рукописи золотом и красками, пестрыми заставками и затейливыми заглавными буквами.
В школах дети учатся грамоте. И каждая книга для них это окно в мир.
